🙏❤☝ «Теперь я расскажу, как Сократ развивал в друзьях своих способность к практической деятельности. Исходя из принципа, что для всякого, кто хочет чем-нибудь прославиться, обладание воздержностью – счастье, Сократ, прежде всего, сам являл собою окружающим его пример воздержности в такой степени, в какой ею не обладал никто на свете;
затем, и беседами своими он старался направить друзей своих главным образом к воздержности. Поэтому он и сам постоянно помнил о том, что способствует добродетели, и всем друзьям об этом напоминал. Однажды он вёл такую беседу с Эвтидемом о воздержности.
– Скажи мне, Эвтидем, как ты думаешь, свобода – прекрасное, великое достояние как отдельного человека, так и целого государства?
– Как нельзя более, – отвечал Эвтидем.
– Так вот кто находится под властью чувственных наслаждений и из-за них не может поступать наилучшим образом, тот, по-твоему, свободен?
– Никоим образом, – отвечал Эвтидем.
– Верно, ты находишь, что свобода состоит в том, чтоб поступать наилучшим образом, а потому наличие помех для того, чтобы поступать так, ты считаешь отсутствием свободы?
– Совершенно верно, – отвечал Эвтидем.
– Значит, невоздержные люди кажутся тебе совершенно несвободными?
– Несомненно так, клянусь Зевсом.
– Как же ты думаешь, невоздержным только мешают поступать благородно, или ещё заставляют поступать подло?
– Я думаю, их не в меньшей степени заставляют делать последнее, чем мешают делать первое.
– Каковы же господа, по-твоему, которые мешают делать хорошее, а заставляют делать дурное?
– Самые скверные, какие только могут быть, клянусь Зевсом, – отвечал Эвтидем.
– А какое рабство, по-твоему, самое скверное?
– По-моему, рабство у самых скверных господ, – отвечал Эвтидем.
– Значит, невоздержные находятся в самом скверном рабстве?
– Мне думается, да, – отвечал Эвтидем.
– Не находишь ли ты, что невоздержность отнимает у человека мудрость, это высшее благо, и ввергает его в противоположное состояние? Или, может быть, ты не думаешь, что она мешает человеку устремлять внимание на полезное и изучать это, отвлекая его к наслаждениям, и часто побуждает его отдавать предпочтение худшему перед лучшим, отнимая разум, хотя он понимает, что хорошо и что дурно?
– Бывает это, – отвечал Эвтидем.
– А уменье властвовать собой кому так мало свойственно, как невоздержному? Ясно, что действия человека, властвующего собой, и невоздержного совершенно противоположны.
– Согласен и с этим, – отвечал Эвтидем.
– А для занятия каким-нибудь делом, как ты думаешь, есть ли бо́льшая помеха, чем невоздержность?
– Не думаю, – отвечал Эвтидем.
– А как ты думаешь, есть ли для человека что-нибудь хуже, чем то, что побуждает его отдавать предпочтение вредному перед полезным, склоняет его о вредном заботиться, а полезное оставлять без внимания и заставляет его делать противоположное тому, что делает человек, умеющий властвовать собой?
– Ничего нет, – отвечал Эвтидем.
– А разве не очевидно, что воздержность является у человека причиной действий, противоположных действиям невоздержности?
– Конечно, – отвечал Эвтидем.
– А разве не очевидно, что и та причина противоположных действий есть что-то в высшей степени хорошее?
– Да, так должно быть, – отвечал Эвтидем.
– Из этого следует, Эвтидем, – сказал Сократ, – что воздержность есть что-то в высшей степени хорошее для человека?
– Следует, Сократ, – отвечал Эвтидем.
– А приходило ли тебе когда в голову, Эвтидем, вот что?
– Что? – спросил Эвтидем.
– Что даже к наслаждениям, к которым только и ведёт, по-видимому, людей невоздержность, на самом деле она не может привести, а, наоборот, воздержность доставляет больше всего радостей?
– Как же это? – спросил Эвтидем.
– Невоздержность не дозволяет терпеть ни голода, ни жажды, ни любовных томлений, ни бессонных ночей, а между тем, чрез это только и можно с удовольствием есть, пить, предаваться любви, с удовольствием отдыхать и спать, если подождать и потерпеть до той поры, когда всё это станет приятным в самой высокой степени; таким образом, невоздержность мешает наслаждаться как следует самыми необходимыми удовольствиями, которые постоянно доступны человеку. Напротив, только одна воздержность даёт человеку возможность терпеть названные сейчас неудобства, и одна только она даёт ему возможность наслаждаться в этих случаях как следует.
– Совершенная правда, – отвечал Эвтидем.
– Наконец, если нужно приобрести какие-нибудь полезные, благородные сведения и заниматься одной из таких наук, которые дают человеку возможность укрепить тело, хорошо вести хозяйство, приносить пользу друзьям и отечеству, одолеть врагов, – наук, от которых бывает не только польза, но и огромное удовольствие, то воздержные этими предметами занимаются и получают пользу и удовольствие, а невоздержные не имеют к ним ни малейшего отношения. Кому, в самом деле, всё подобное чуждо в такой степени, как не им? Они поглощены стремлением к удовольствиям, которые даются без усилий, и не имеют возможности заниматься этими предметами.
Тут Эвтидем сказал:
– Ты хочешь сказать, по-видимому, Сократ, что человеку, не могущему бороться с чувственными наслаждениями, совершенно чужда всякая добродетель?
– Да, Эвтидем, – отвечал Сократ, – чем же отличается человек невоздержный от животного самого неразумного? Кто не задаётся высокими целями, а гонится всеми способами только за наслаждениями, чем может тот отличаться от безрассудных скотов? Нет, только воздержные могут задаваться высокими целями и, разделяя в теории и на практике предметы по родам, хорошим отдавать предпочтение, а дурных избегать.
Таким образом, говорил Сократ, люди становятся высоконравственными, очень счастливыми и весьма способными к диалектике. Да и слово «диалектика», говорил он, произошло
оттого, что люди, совещаясь в собраниях, разделяют предметы по родам. Поэтому надо стараться как можно лучше подготовиться к этому и усердно заниматься этим:
таким путём люди становятся в высшей степени нравственными, способными к власти и искусными в диалектике.»
Ксенофонт, «Воспоминания о Сократе», IV, 5
